читать дальше
Глава 8
(Рассказ Ольгерда. Окончание)
(Рассказ Ольгерда. Окончание)
Позор и слава в их крови,
Хватает смерти и любви.
Но сколько волка не корми,
Ему все мало.
Гр. «Би-2»
Хватает смерти и любви.
Но сколько волка не корми,
Ему все мало.
Гр. «Би-2»
Сентябрь 1988 года.
Ты думаешь, что я скажу, что у меня в тот миг вся жизнь пронеслась перед глазами? Нет. Я думал только о том, что так и не нашел Сашу... Я закрыл глаза, ожидая, когда зубы начнут рвать мое тело.
Однако этого не происходило, более того, я ощутил, что моя рука свободна. Я открыл глаза; волк стоял чуть поодаль и наблюдал за мной. По ладони у меня текла кровь, но особой боли я не чувствовал.
Несколько мгновений мы со зверем смотрели друг на друга, а потом он развернулся и бросился прочь.
Я не понимал, что произошло. Волк никогда не нападет на человека; вообще любое дикое животное предпочитает держаться от людей подальше. Единственное исключение — больной зверь. Но бешеный волк не ограничится укусом в руку, он доведет свое дело до конца...
Я не заметил, как за раздумьями повернул назад. Вскоре я обнаружил себя идущим по главной улице нашего дачного поселка.
Разумеется, бабушка, увидев мою рану, переполошилась. Я соврал ей, что случайно забрел к соседям, у которых была очень злая собака — и та ожидаемо бросилась на «нарушителя». Бабушка поверила, пусть и не сразу; ей наверняка показалось подозрительным то, что я отказался идти к хозяевам пса с просьбой держать того на короткой цепи. Укус мне обработали и забинтовали.
Я вдруг вспомнил о Кате. О ней было сказано, что ее загрызла бешеная собака... Но если и к ней наведался вот такой волк, как ко мне? Тогда эти два случая складываются в одну картинку.
Только в какую — я никак не мог сообразить, хотя решение казалось очень близким: протяни руку — и ты поймаешь его.
В город я вернулся тем же вечером.
Ранка от укуса заживала очень быстро, через три дня следов от зубов почти не осталось, лишь белые полоски новой кожи, обещающие так же скоро исчезнуть.
А еще через два дня я случайно налетел на Сашу в автобусе, возвращаясь из института.
Конечно же, радости моей не было предела. Саша только смеялась, видя такую мою бурную реакцию.
— Что, скучал, волчонок? — спросила она.
— Скучал. Очень скучал, — признался я.
— На луну выл?
— И на луну бы повыл, если бы умел!
— Ничего, научим, — загадочно улыбнулась Саша.
Мне было абсолютно все равно, о чем говорить, лишь бы смотреть в ее колдовские глаза, обнимать ее тонкую фигурку, чувствовать ее запах — терпкий, холодный.
На этот раз она не отказалась, когда я пригласил ее домой.
Представляя ее родителям и сестренке, я объяснил, что это из-за нее я так странно себя вел. Моя семья вежливо улыбалась Саше, но я видел, что она им не нравится. Неужели они думали, что я всю оставшуюся жизнь должен буду хранить верность погибшей Кате? Саша ее превосходила во всем. И я решил: если они не примут мою девушку, то потеряют и меня. Я не хотел оставаться в доме, где меня не понимали.
Мы сидели в моей комнате. Я рассказывал Саше о том, как я ее искал, а она слушала и молчала, лишь изредка позволяя себе одобрительную улыбку. Когда я дошел до случая с волком, она напряглась и даже придвинулась поближе; я списал это на беспокойство за меня и счел это хорошим знаком: если она беспокоилась обо мне, то это могло значить только то, что я ей небезразличен.
Я до сих пор уверен, что тогда я все-таки не ошибся.
Саша осталась на ночь. Тонкие, почти картонные стены не позволяли нам перейти к более решительным действиям, но мне было достаточно и нежных поцелуев. А потом Саша прижала мою голову к своей груди и заснула.
Наверное, меня должно было насторожить то, что я не мог освобдиться от ее хватки, но разве может думать о таких мелочах влюбленный парень?
А спустя две недели стало уже поздно думать о всех странностях моей девушки.
Когда это — я имею в виду превращение — случилось со мной впервые, к счастью, я находился далеко от дома и под присмотром Саши. Она не дала мне наделать глупостей, тщательно проследила за тем, чтобы обращение завершилось полностью, после чего заставила бежать следом за ней. При этом она оставалась в человеческом облике; однако долгие годы оборотничества наложили на нее свой отпечаток, и сила, во многом превышающая человеческую, была одной из «отметок зверя».
Той ночью я вымотался полностью, так, что даже думать не мог о том, что хищнику, в общем-то, положено питаться мясом. Саша запретила мне отходить далеко от нее.
Мы неслись сквозь лес, шум ветра почти перекрывал все остальные звуки, однако я не мог не заметить, что мой слух стал куда более чутким. Обоняние вылавливало потрясающие по красоте запахи, что раньше мне были недоступны. Луна, чьи лучи раньше казались ледяными, согревала мою шкуру.
Саша бежала и смеялась, и кричала что-то в небо. Она была абсолютно и незамутненно счастлива. Как я узнал потом, ей впервые удалось довести до логического конца превращение человека в оборотня; я был первым из ее «подопытных», кто выжил. А самой главной ее победой было то, что, став волком, я не потерял способности мыслить как человек. С такими результатами она могла бы номинироваться на оборотническую Нобелевскую премию, если бы она существовала.
Когда я без сил упал на ковер из мягких листьев, Саша села рядом, положила мою голову себе на колени и, почесывая за ухом, словно я был собакой, рассказала, что ей на самом деле вовсе не двадцать лет, на которые она выглядела. Он уже пятьдесят лет бегала в шкуре оборотня, обращенная каким-то сумасшедшим стариканом, который, к слову, сам превращаться не умел; зато он изучал проблему ликантропии. Саша оказалась жертвой его жестокого эксперимента; она представляла собой отдельный вид оборотня, не зависящий от лунных фаз. Раньше она была такой одной, но теперь нас стало двое.
Единственное, что она не смогла мне передать — а именно она и укусила меня тогда в лесу — так это способность не стареть. Она не была бессмертной, нет, просто срок ее жизни невероятно растянулся. Она сказала, что, по подсчетам старика-ученого, ей отводилось двести лет как минимум. Первые сто пятьдесят из них она сохраняла свежесть юного лица, потом должна была начать потихоньку угасать. Я подумал, что это, должно быть, ужасно — пережить всех тех, кто когда-то был тебе дорог, но Саша отмахнулась. Она призналась, что никого никогда не любила. До тех пор, пока не встретила меня.
Наверняка логические умозаключения обратившего ее могли бы ей помочь и сделать из меня ее точную копию, да вот только ученого постигла незавидная участь: спустя полгода после того, как Саша поняла, что с ней сделали, она убила его, а лабораторию сожгла вместе со всеми данными. Тогда ей казалось, что данные эти исключительно опасны и уж точно никогда ей не понадобятся. Время показало, что она ошиблась; однако ее почти выручила ее идеальная память, которая и подсказала, как именно надо вести обращение нового волка.
Пять или шесть человек до меня не выдержали; они попросту сошли с ума, после чего Саша подарила им избавление от мучений.
Она целовала мой мокрый нос, пушистый лоб и гладила против шерсти, из-за чего меня передергивало. Она радовалась как ребенок, получившись наконец долгожданную игрушку. Впрочем, она всегда и была ребенком. Нет никого более жестокого, чем избалованное дитя.
И нет никого более глупого, чем без памяти влюбленный семнадцатилетний юнец.
Уже забрезжило утро, когда Саша перешла к очередному пункту своей лекции, а именно к рассказу о том, что я всегда должен себя контролировать, чтобы звериная натура не вырвалась из-под узды. Она сказала, что первое время, возможно, я буду испытывать от превращений такое наслаждение, что рядом с ним померкнет и оргазм, однако это не должно было стать поводом для как можно более частой смены облика, потому что шкура от такой эксплуатации изнашивается. Она предупредила, что не всегда сможет быть рядом, потому что у нее есть важные дела, которые она не может оставить без внимания.
Я ее понимал. Или думал, что понимал — у меня же у самого был институт, в котором стоило все-таки появляться, чтобы получить высшее образование; потом, в будущем, мне надо было поступить на работу. Потому что пусть волка и ноги кормят, но у человека эту почетную должность «кормильца» занимают все-таки деньги, без которых, как известно, никуда.
— Тебе придется вести себя очень хорошо, когда мне придется отлучаться, — говорила Саша. — Ты сможешь?
Я кивнул. В волчьем облике это было чертовски неудобно и непривычно.
— И еще одно. Ольгерд, я очень ревнива. Думаю, ты уже понял это, узнав о трагедии, что случилась с твоей Катей. Пожалуйста, не давай мне повода — мне очень не нравится убивать людей.
Я готов был согласиться со всем, что бы она ни попросила. Саша оценила мою преданность, улыбнулась, глядя мне в глаза.
— А тепер пора вставать на две ноги, — она мне подмигнула.
Обратное превращение не заняло много времени, зато сил сожрало — мама не горюй. Саше пришлось подставить мне плечо, сам идти я не мог. Мы дошли до какого-то маленького домика, который оказался заброшенной сторожкой; там я наконец отключился.
Мне кажется, я не сошел с ума просто потому, что изначально был сумасшедшим. Ничем другим я не могу объяснить то, что я спокойно воспринял изменение собственного статуса.
По будням я ходил на занятия, слушал лекции, отвечал на семинарах. По выходным мы с Сашей ездили загород и там резвились в волчьих шкурах, порой забывая даже то, что иногда надо спать. Мои отношения с семьей начали портиться, мама мне говорила, что ей не нравится моя девушка, что она никогда не сможет стать хорошей женой и образцовой хозяйкой, на что я отвечал, что мне такая и не нужна. Тогда вмешивался отец и читал нотации о том, что мужчине нельзя быть таким, нельзя бегать за женщиной; что это женщина должна заглядывать преданно в глаза и исполнять любое приказание. На это я возражал, что на дворе двадцатый век, а средневековые понятия о семье и людях стоит оставить в прошлом. Оля, к счастью, ничего не говорила, но каждый раз смотрела очень выразительно, что меня уязвляло больше всего. Сестренка никогда не осуждала меня, наоборот, я всегда был для нее примером. Я надеялся, что так будет всегда... К сожалению, моим надеждам было не суждено сбыться. На Новый Год я настоял на том, чтобы Саша отмечала вместе с нами, что не добавило ей позиций в рейтинге.
А еще Саша действительно оказалась ревнивой до безумия, как и предупреждала. Теперь, когда наши отношения были подтверждены, она словно с цепи сорвалась. Она обижалась, если видела, что я выхожу из института в компании — и было достаточно одной девушки в этой компании, на которую я даже не смотрел, чтобы ночью я получил довольно чувствительный укус в плечо и отповедь. Она считала ненормальным, если я уступал место в общественно транспорте беременной женщине, подозревая меня в излишнем внимании к оной. Она злилась, если я говорил ей о том, что мне неуютно из-за того, что Оля со мной не разговаривает. Саша раз за разом повторяла, что она хочет, чтобы я принадлежал только ей и никому больше.
Думаю, ты уже поняла, что моя история — это хроника трагедий. Но не во всех была виновата Саша.
Однажды фатально промахнулся я...
Тот солнечный майский день не предвещал ничего плохого. Саша два дня как уехала куда-то, пообещав вернуться через неделю. Мне не надо было в институт, поэтому проснулся я поздно. Повалялся в кровати, вспоминая, как замечательно прошли предыдущие выходные, потом все-таки встал.
Мама была на кухне, готовила обед. Я открыл холодильник в поисках чего-нибудь съедобного, когда она опять завела свою любимую пластинку:
— Олежка, тебе пора уже о будущем думать. Тебе скоро восемнадцать, совсем взрослый станешь.
— Да, мама, я в курсе, — отмахнулся я. — Если ты не заметила, то я получаю высшее образование.
— Я не о том. О семье надо думать. Когда ты меня внучатами порадуешь?
— Саша не хочет детей, — отрезал я.
— Что ты заладил — Саша да Саша, как будто не мужик! — крикнул отец из комнаты. — Сам должен решать, а не идти на поводу у бабы!
— Папа, я сам и решаю! — огрызнулся я. — Это моя жизнь!
— Ишь, как заговорил! — мама тоже начала сердиться. — Мы тебе эту жизнь подарили, мы вправе ожидать от тебя благодарности!
— Но вы не вправе проживать ее за меня. Я хочу быть с Сашей, я люблю Сашу и она любит меня. Я не буду рвать наши отношения только потому, что она вам не нравится.
— Да ты посмотри на нее! Не девка, а позор ходячий! У нее таких, как ты — вагон и маленькая тележка! Она вульгарна и невоспитана! Не понимаю, как мальчик из такой семьи, как наша, мог найти что-то в подобной деревенщине!
— Мама! — я ударил кулаком по столу. — Прекати оскорблять Сашу! Она никогда до такого не опускается, в отличие от тебя!
— Как же! — снова вмешался отец. — Ты думаешь, мы не слышим, какие она тебе истерики закатывает ночами?
— Послушивать неприлично, — прошипел я.
— А там даже подслушивать не надо! Так стонете потом, что весь дом слышит! — неожиданно раздался за моей спиной голос Оли. — Кто бы говорил о приличиях, братик!
— Да что вы о себе возомнили! — взорвался я. — Кто вы такие, чтобы диктовать мне, как мне надо жить?!
— Мы — твоя семья, — сложив руки на груди, сказала Оля. — И тебе неплохо было бы прислушиваться к нам. Твоя Саша тебя до добра не доведет. Кто знает, может, она наркоманка? Куда она у тебя периодически пропадает, а? Не знаешь? Вот то-то же! Доверяешь черт знает кому!
— Оля, что за выражения! — возмутилась мама.
— А Олег по-другому не поймет уже, — обернулась к ней сестренка. — Он у нас теперь крутой.
— Да что ты понимаешь! Сама еще малолетка, а уже лезешь в разговоры взрослых! — крикнул я.
— Я-то, может, и малолетка, только посознательней тебя буду, — отрезала Оля.
— Олег, прекрати повышать голос на сестру, тем более когда ты не прав, — приказал мне отец.
— Сынок, ну найди себе нормальную девушку... — взмолилась мама.
Зря они решили задавить меня количеством. Зверь внутри меня поднял голову и зарычал, низко и страшно. Я пытался задавить зарождающийся в груди рык, но не преуспел; самоконтроль сдавал позиции. Я понял, что сейчас превращусь, я кинулся вон из кухни... Но мне перекрыл дорогу отец.
— Куда собрался? — поинтересовался он.
— Пусти, — прошептал я, с трудом сдерживая волка. — Пусти, не то хуже будет.
— Ты еще и угрожаешь?..
Дальнейшее я помню как в тумане.
Первым с разорванным горлом упал отец, потому что стоял ко мне ближе всех. После чего я, вместо того, чтобы сбежать, как сначала и хотел, развернулся и двинулся обратно в кухню, уже на четырех лапах.
Сестренка смертельно побледнела, но нашла в себе силы загородить мать, которая хваталась за сердце и медленно оседала на пол. Я оскалился; уверен, моя измазанная кровью морда внушала достаточно ужаса, однако Оля не двигалась с места, видимо, твердо решив защитить родительницу от чудовища, пусть даже и ценой собственной жизни.
Волк, почувствовавший вкус крови на языке, уже не рассуждал об этике. Я не мог его остановить.
Оля отлетела в угол и сильно ударилась об стол. Впрочем, думаю, ей было уже все равно: она была мертва.
Матери «повезло» больше всех: она была без сознания, когда мои зубы сомкнулись на ее шее. Она не почувствовала боли, я уверен.
Потом я метался по квартире, пачкая пол, поскальзываясь на крови. Я не мог стать человеком, да и не хотел; я боялся, что мой разум не выдержит, если я взгляну на устроенную мной расправу человеческими глазами. Я выл и тявкал, бросался на стены, вновь и вновь обнюхивал тело сестры, словно надеялся, что она сейчас встанет...
В таком состоянии меня и нашла Саша. Она почему-то вернулась раньше, чем собиралась, открыла дверь своим ключом... Увидела трупы и сразу все поняла.
— Ольгерд! Ко мне! — крикнула она.
Я подбежал к ней, поскуливая, как щенок. Она схватила меня за шкирку и оттащила в ванную, там она засунула меня под душ и смыла всю кровь. Я думал, что она тут же поможет мне обратиться, но этого не произошло. Вместо этого она достала из сумки ошейник и поводок, нацепила их на меня, будто я был собакой. И вывела меня из квартиры, изображая, что просто пошла прогуляться с псом.
Надо ли уточнять, что больше домой я так и не вернулся?
Человеком она позволила мне стать только в лесу, в той самой сторожке, в которой я новечал после первого обращения. Не знаю, что она сделала, но я вдруг осознал, что совершенно не чувствую раскаяния из-за содеянного. Мне казалось, что так произошло потому, что иначе и быть не могло; мне было немножко грустно из-за того, что я больше никогда не увижу сестренку, но и только.
Через три дня мы переехали в другой город. Выбирала его Саша, по одной ей известным причинам. Сняли квартиру на окраине и зажили как молодожены. Лето прошло относительно спокойно, я хотел было устроиться на работу, но Саша сказала, что у нее достаточно денег, чтобы содержать нашу маленькую семью. Мне пришлось подчиниться.
На новом месте никто не знал о преступлении, совершенным мной по отношению к своей собственной семье, все считали меня вежливым и умным молодым человеком, которому досталась потрясающая по красоте и доброте жена. Нас вполне устраивала эта иллюзия, она гарантировала, что никто не заподозрит в нас тех, кто извел всех бродячих собак в округе.
А еще тогда же Саша открыла в себе новый дар. Иногда она бегала волчицей без меня, но могла на расстоянии дотянуться до моего сознания и показать все, что считала нужным. Таким образом мы стали еще ближе, чем раньше.
Идиллия рухнула одним осенним днем. Я всего лишь помог соседской девчонке донести до дверей квартиры тяжелую сумку; разумеется, Саша узнала об этом и устроила скандал.
Она кричала, что я ей изменяю, что не ценю ее заботу, что думаю только о себе. Она кидала в меня посудой, от которой я едва уворачивался.
А мне вдруг вспомнились слова отца.
И я впервые в жизни повысил голос на Сашу. Потому что мне до смерти надоели несправедливые обвинения.
Эффект был неожиданным. На несколько секунд Саша замолчала и замерла, глядя на меня широко открытыми глазами. Она наверняка не думала, что я решусь ей хоть в чем-то перечить, особенно после всего, что она для меня сделала. А потом она зарычала и, мгновенно перекидываясь в звериную форму, кинулась на меня.
Дальнейшее я ничем объяснить не могу.
Я стоял, не двигаясь, не пытаясь защититься или тоже обратиться; зубы Саши почти сомкнулись на моей шее. Но в этот миг что-то словно взорвалось, нас ослепила яркая вспышка света. Мы оба упали, не удержавшись на ногах (и на лапах тоже).
Это событие словно отрезвило нас. Саша сделала максимально виноватые глаза и потерлась мордой о мое плечо. Я погладил ее по густой шерсти. И улыбнулся, ожидая, когда она превратится в человека, чтобы закрепить нашу «мировую».
Этого не происходило. Саша насторожилась; потом забегала по квартире. В таком беспокойстве я видел ее впервые.
Ей пришлось воспользоваться нашей мысленной связью. Она сообщила, что не может принять человеческий облик, попросила меня перекинуться.
Я не смог. Я знал, что надо делать, чтобы перейти в волчью форму, но это знание оказалось совершенно бесполезным! Словно кто-то взял и отсек у меня эту возможность.
Саша без объяснений поняла, что и я оказался беспомощным. Она приказала мне ждать. И убежала.
Через три дня она вышла на связь, чтобы сказать, что на нас кто-то наложил проклятье, которое заперло нас каждого в той форме, в которой мы находились на момент ссоры. Она пообещала найти это существо, наказав мне ждать ее, помнить и продолжать любить.
С тех пор мы так и живем — она ищет возможность вновь стать человеком, а я... Я жду, помню, люблю.