Выкладывай! Это интересно)

Мне нравится, как Вы пишете, и я тоже буду ждать продолжение.
PS. А где же "фирменное" голосование с одним варинтом?

Pelageja
От тебя я ждала более развернутого мнения...

Schattenspiel
Аы, спасибо! *__* Мы, кстати, давно на "ты" переходили -_-
А голосовалка у меня только тогда, когда я не особенно жду комментов. Тут наоборот -)

Sabrina Unforgiven, более развернутое - лично)

Pelageja
Да там тоже только огрызочек был же...

Sabrina Unforgiven, завтра выскажу, с выспавшейся головы)

Pelageja
И про мою песенку не забудь, что ли хД

* * *

На следующий день Генри поймал меня в столовой, когда я никак не мог решить, что же я хочу больше – компот из сухофруктов или апельсиновый сок. Друг нагло пролез ко мне, не обращая внимания на недовольные замечания, отмахиваясь фразой про то, что ему занимали место.
– Привет, красавчик, – подмигнул он мне. – А что у меня есть...
Я вздохнул. Отучить Генри от прозвища, данного мне в день знакомства, оказалось невозможно. Я пробовал объяснять, ругаться, запрещать и обижаться – без толку. Хотя один раз он целых полдня не употреблял это слово в мой адрес.
– Ты такого еще не пробовал, – заговорщически шепнул он.
– И где ты только все берешь? – безнадежно спросил я, беря стакан с соком.
Генри хохотнул, но не ответил: он ни разу не обмолвился о том, где достает травку, и я признавал его право на секреты, особенно такие опасные. Меньше знаешь – крепче спишь.
Мы расплатились за обед и пошли искать свободное место. Я составлял посуду с подноса на стол, когда Генри заметил брошку.
– Ого! У тебя появилась девчонка, а я не знаю?
Я мысленно чертыхнулся, кляня себя за забывчивость. Хотел же снять подарок Уильяма! Красивая роза, конечно, но все-таки чрезмерно девчачья, не следует парням носить такие вещи. Хорошо еще Генри подумал, что это какая-то любвеобильная дамочка забыла на мне свой аксессуар, а не что я «переметнулся»...
– Нет у меня никого, – постарался улыбнуться я. – Мэри вчера на мне мерила свое барахло, одну забыла снять...
Я отцепил брошку и убрал ее в карман.
Генри как-то странно на меня посмотрел, но вдаваться в расспросы не стал.
После обеда мы по старой доброй традиции завалились в мужской туалет, чтобы раскурить косячок перед скучной лекцией. Генри шел первым, загораживая мне весь обзор своей широченной спиной, поэтому я не сразу увидел, что в туалете мы не одни. А когда заметил, было уже поздно.
– Привет, – пробормотал я, глядя на то, как тщательно Уильям моет руки.
Он поднял на меня глаза, скользнул взглядом по моей груди и снова уткнулся в раковину. Ни интереса, ни радости от встречи, ничего. Он не захотел даже слова мне сказать, только едва заметно пожал плечами, словно спрашивая у Смерти, что это за недоразумение с ним здоровается.
Генри схватил меня за руку и втащил в кабинку, явно недовольный моей задержкой.
– Что это за упырь? Ты его знаешь? – спросил он у меня после первой затяжки.
– Да так, встречались в общаге, – нехотя сказал я, принимая сигарету.
– То есть, ты не знаешь, может он нас сдать?
Я поперхнулся дымом. Действительно, как же я сразу не подумал – ведь Уильям, весь такой безупречный, вполне может пойти и настучать в деканат, что в мужском туалете два студента творят непотребство. Что он мог подумать, видя, как Генри втаскивает меня в кабинку? А если учуял дым?! Даже не знаю, что из этого страшнее.
А потом я вспомнил равнодушие Уильяма при моем появлении на его балконе. Ведь на крышу тоже запрещено лазить, а он не побежал жаловаться дежурному по этажу. Может, и в этот раз пронесет?..
Я помотал головой. Нет, не сдаст.
– Ладно тогда. А то пришлось бы выйти и объяснить ему правила хорошего тона... – Генри хрустнул пальцами. – И чего он такой невежливый? С ним здороваются, а он морду воротит.
Я закатил глаза, демонстрируя, что эта тема меня ничуть не интересует и обсуждать ее я не намерен.
– Упырь. Как есть упырь, – хмыкнул Генри, но болтать все-таки перестал.

Sabrina Unforgiven, меня давно здесь не было и я решил, что разрешение обращаться на "ты" уже не в силе

Schattenspiel
Не-не, оно действительно на всю жизнь -)

Мы докурили в молчании. Вопреки ожиданиям, новый сбор не принес привычной эйфории, оставив мне на память о себе только головную боль. Однако, судя по довольному лицу друга, ему как раз хорошо «дало» по мозгам и он парил где-то в небесах, смущая ангелов неприличными анекдотами.
Я пошел на лекцию, оставив Генри в туалете. Боль настойчиво долбилась в висок, но пропускать пару, на которой отмечали, я не мог. Войдя в аудиторию, я сразу заметил Линду – она о чем-то эмоционально рассказывала подругам, несколько раз с возмущением показав наверх. Я тихо хмыкнул, поняв, что это она о моей случайной выходке, и прошел к своему любимому месту у окна на задней парте. Кажется, Кроуфорд проводила меня недовольным взглядом, хотя мне могло и показаться: я не оборачивался, просто заметил краем глаза движение.
Когда я садился, что-то больно укололо мою ногу. Пошарив в кармане, я выудил все ту же многострадальную брошку в виде розы.
Озарение нахлынуло внезапно, в моей голове просто сложились две пустоты: пустой взгляд Уильяма и пустое место на моей рубашке. Вот оно что! Он искал свой подарок. И не нашел. Подумал, наверное, что я не оценил его заботы о себе, вот и обиделся.
Я подавил желание хлопнуть себя по лбу. Вот дурак!
Пообещав себе, что обязательно зайду к Уильяму и объяснюсь, я положил руки на парту и уткнулся в них лбом. Монотонная речь лектора мгновенно перестала мешать, накатывая, словно прибой, но не тревожа воспаленное сознание.
Что я мог сказать Уильяму в качестве извинения? «Прости, я снял твою брошку, потому что боялся, что меня примут за голубого»? Он тут же меня выставит и будет прав, потому что эта фраза так же значит, что я считаю самого Уильяма... таким. А я ведь не считаю... Ведь эту брошку могла у него забыть девушка. Или она – память о матери. Или о сестре. Мало ли как она к нему попала! Важно только то, что у него она валялась без дела, а мне подошла, потому что мне очень идет красный цвет.
Я пытался убедить себя в этом, но предательская мысль точила меня где-то глубоко внутри. Уильям – гей?.. Ведь это так хорошо объясняло бы его реакцию на меня: он же смотрел на меня пристально, словно ощупывая, раздевая взглядом, проверяя, достаточно ли я хорош для него.
Нет, чушь. У меня на лбу написано, что я натурал и подкатывать ко мне бесполезно. И у Уильяма тоже!
А брошка – просто красивая игрушка, ничего более.
– Балуешься женскими украшениями, Сатклифф? – раздался у меня над ухом шепот.
Я вздрогнул и поднял голову. Рядом со мной сидела Кроуфорд и ехидно улыбалась, катая пальчиком мою розу.
– Не твое дело, – резко ответил я.
Староста выглядела так, словно ей только что сказали, что выдадут диплом досрочно.
– Как раз мое. Должна же я знать, если в моей группе вдруг появятся всякие... Меньшинства? – она фыркнула, выделяя последнее слово.
– Пока не появились, – заверил я ее. – Отдай брошь.
– Зачем она тебе? – притворно удивилась Линда, пряча украшение в кулаке.
– Память о матери, – соврал я, пытаясь отобрать подарок Уильяма.
Судя по взгляду Кроуфорд, она мне ничуть не поверила. Я поймал ее руку и попытался вырвать брошку, когда нас прервал окрик профессора:
– Сатклифф! Встаньте!
Я, бросив злой взгляд на старосту, поднялся.
– Выйдите из аудитории, – скомандовал профессор. – Я ставлю вам «неявку» сегодня.
Рассерженный и с больной головой, я подхватил свою сумку, забрал у Линды розу и направился вон. Сегодня мне определенно не везло.
Я сразу пошел в общежитие. Хотел уже подняться на последний этаж, чтобы зайти к Уильяму, но понял, что это будет не очень логично, ведь он такой же студент, а, значит, сейчас на занятиях, это меня выгнали за неуставное поведение, а ему-то что, он образцовый. Таким образом, я был вынужден пойти к себе.
Зашвырнув сумку в дальний угол, а брошку на стол, я лег на кровать и почти сразу уснул.

Не закрывай!) Подожди еще)) Может, просто пока не прочитали

Э. Трое. Третий кто, признаваемся?
Я третий )) Мне тоже понравилось.

Sabrina Unforgiven
Я хочу читать.
Коментарии и отзывы будут позже

Pelageja
Да тут читать нечего, мелкие кусочки же -)

Моргаер
Вау -) Спасибо -)

alex_klepnev
Уи! *радуется-радуется*

* * *

Ева Мария Келль. Можно просто Мэри.
Именно так мне представилась маленькая смуглая девочка со смешливыми глазами цвета первой весенней травы. Она смотрела на меня с какой-то странной смесью интереса и насмешки, забавно морщила вздернутый носик и то и дело поправляла свои короткие темные волосы, приглаживая челку. Шел третий день моего обучения в Академии.
Мэри просто подсела к нам, просто представилась. И, наверное, именно этой простотой и подкупила, потому что мы сразу приняли ее в нашу маленькую компанию. Генри шутил над ней, называя карманной подружкой, а меня грела мысль о том, что есть шинигами ниже меня.
По негласному правилу ни один из нас не думал о Мэри как о девушке – она была нашим другом. Ее такое положение дел, казалось, устраивало, она даже иногда давала нам дельные советы, объясняя, чего же хотят эти странные женщины, за что мы были очень ей благодарны.
Вечером меня разбудил стук в дверь – Мэри пришла меня проведать.
– Живой еще? – спросила она, проходя в мою комнату.
– Как видишь, – пожал я плечами.
Она уселась на мою незаправленную постель, поболтала ногами – до пола она не доставала. Я стоял, прислонившись спиной к двери, и ждал, пока она начнет разговор – было видно, что зашла она не просто так. Мэри теребила край сбитого в сторону одеяла, но пока молчала.
– Что-то случилось? – поинтересовался я.
Мэри кивнула, не поднимая взгляда. Я вздохнул и присел рядом с ней, приобнимая ее за плечи; она тут же уткнулась носом мне в грудь и, всхлипнув, призналась:
– Я боюсь, что залетела.
Я остолбенел.
– Понимаешь, мы оба были пьяны, и я не помню, предохранялся он или нет... Тогда мне было все равно, надеялась, что пронесет. А сейчас... Три дня уже задержка!
Я гладил ее по спине, не зная, что сказать. Я думал, что такие темы девчонки предпочитают обсуждать со своими, а Мэри пришла ко мне. Что я мог ей посоветовать, я же в этом ничего не смыслю! В голову не приходило ничего, кроме обычных банальностей из серии «Все будет хорошо» или «Все обойдется».
– А ты не спрашивала... Ну, с кем ты была?
– Спрашивала, – Мэри уже не плакала, она вообще очень хорошо себя контролировала. – Тоже не помнит. Идиот обдолбанный...
Я только хмыкнул. Никогда не понимал, как можно ложиться в постель, не будучи на сто процентов уверенным в том, что ненужных последствий не будет. Ты должен нести ответственность за двоих – за себя и за свою девчонку, иначе в таких отношениях нет никакого смысла.
– Ну, Генри... – пробормотала Мэри.
Я вздрогнул. То есть как – Генри?
Мэри замерла. Она осознала, что сболтнула лишнего, и теперь с опаской наблюдала за моим лицом, опасаясь моей реакции.
Вот значит как. Пока я был свято уверен в том, что Мэри – это наш друг, желать которого просто преступление, Генри, ничуть не сомневаясь, взял и переспал с ней, да еще и не озаботился предохранением. Замечательно, просто слов нет.
– Не ругайся, пожалуйста, – тихо попросила Мэри. – Он мне давно нравился...
Я махнул рукой. Чего уж там, плодитесь и размножайтесь... Тьфу ты! В общем, будем считать, что я не в обиде.
– Купи тест, – предложил я. – Чего зря мучиться-то.
– А, может, ты его купишь для меня? – щечки Мэри чуть заметно порозовели.
Ну вот, как обычно. Из меня сделали подружку и вовсю этим пользуются.
– Ладно, – кивнул я. – Все равно собирался завтра в город. Помогу тебе, страдалица, – я потрепал ее по голове.
– Спасибо! – она чмокнула меня в щеку и вспорхнула с кровати.
Я смотрел на то, как закрывается за ней дверь, и думал, почему же меня так редко воспринимают всерьез. Да, я не очень высокий – чуть выше среднего роста, довольно тонкой кости, плюс еще эта грива волос... Конечно, разве парни такими бывают? Парни – они... Как Генри. Большие и надежные. Страшно признаться – он мог поднять меня одной рукой, не особо при этом напрягаясь.
– Грелль, ты дурак, – сказал я вслух.
Не заметить того, что происходит у меня под носом – для этого надо быть слепцом. Ну разумеется, они давно уже вместе! Я вспомнил лукавые взгляды Мэри в сторону Генри, краем глаза замеченные словно бы случайные прикосновения пальцами, то, что Генри всегда провожал ее после наших гулянок.
И что за чушь про парней? Некоторым нравятся такие, как я, а не бугаи. Голову готов дать на отсечение – Линда на меня запала. Иначе бы не лезла при каждом удобном случае. Поднимай свою самооценку, студент Сатклифф, засовывай на место и иди вниз, где тебя наверняка уже ждут. И если пиво будет теплым, то в этом виноват будешь только ты.

* * *

Дневник. Генри Мильтон.
Что я думаю о Красавчике?
Ну, он красивый, с этим не поспоришь. Стройный такой, гибкий. Понаблюдайте за ним, когда они идет, о чем-то задумавшись (а у него такое часто, так что не пропустите). Скользящий шаг, нога-тело, все слито воедино, подчиняется ритму дыхания. Шаг-вдох, деми-плие, шаг, легкий поворот головы, чтобы откинуть непослушную прядь, но взгляд невидящий, направленный куда-то вглубь самого себя. А окликните его по имени – обернется, вскинет голову, посмотрит со своим прищуром постоянным – да даже у меня сердце замирает, а каково девчонкам! Нет, красивее многих он, зараза, и, что самое главное, понимает это. И чем дольше я его наблюдаю, тем сложнее мне отводить взгляд. Я подумывал попробовать перенять эти его кошачьи повадки, но куда мне, с моей боксерской школой и баскетбольной командой в прошлом? Только клоунада получится.
Еще интересно смотреть, как он курит. Немного морщится, будто его тонкий аристократический нюх оскорбляет дым. Губами обхватывает сигарету, словно целует, ласкает, ну, в благодарность, что ли. За то, что дарит рай. Я-то травку курю уже давно, с пятнадцати лет, привычный, а он явно впервые попробовал под моим чутким руководством. Реакция у него была... Смешная. Хихикал, стеснялся этого, стеснялся самого себя, в конце концов уселся на унитазе и смотрел на меня преданной собакой. Ей-Смерть, у меня тогда даже мысль мелькнула его поцеловать, но я ее по-быстрому отогнал. Наваждение это, парни с парнями не целуются. Если они нормальные, я имею в виду. А эти, как их... Пидоры, в общем – они недошинигами, их давить надо, как паразитов. Я так считаю.
Но Красавчик все-таки особенный. Еще не совсем взрослый, не вырос еще, как братик мне младший, но изо всех сил старается выглядеть старше своих восемнадцати. А сам-то непосредственный как ребенок! Пытался меня перепить. Ха! Да я потом и тащил его обратно в общагу, потому что Красавчик идти не мог. А как наутро он страдал, любо-дорого посмотреть, если умудришься не поддаться очарованию жалобных глаз и не побежишь выполнять любой каприз. За беганьем-то и не полюбуешься ведь.
Но вот недавно произошло то, что заставило меня насторожиться. Нет, я верю, что Грелль не гомик, но та бабская финтифлюшка на его рубашке меня озадачила. Он сказал, что это Мэри забыла... Ага, как же! Весь предыдущий вечер Мелкая провела со мной, да и не любит она украшения, мне ли не знать. И теперь я смотрю на все эти его выкрутасы по-другому, знаете, с некоторой опаской – а ну как вдруг. Идет он, улыбается, ресничками порх-порх, жеманничает, одним словом. Боюсь я за сохранность своих тылов, ей-ей, хотя ни за что не признаюсь в этом Красавчику. Поднимет на смех, обидится, как всегда обижается на свое прозвище, а я потом себя виноватым буду чувствовать, нет, это не по мне. А что на кликуху дуться, я не понимаю – ну подходит она ему, отражает действительность, чего сопротивляться?
Все-таки непонятный он какой-то.

* * *

Про Уильяма я тогда напрочь забыл. Так и не зашел, не поговорил, не объяснил...
Впрочем, пожалеть я об этом не успел. Друзья откуда-то достали совершенно потрясающее вино, так что мы половину ночи занимались его дегустацией, а вторую половину пытались выспаться, но, похоже, ни у кого это не получилось.
Вечером я уже шел по улицам города в совершенно замечательном расположении духа. Весна все явственнее заявляла о своих правах, так что я дышал полной грудью, наслаждаясь терпким воздухом с едва заметным ароматом каких-то первоцветов. Хотелось улыбаться прохожим или, например, познакомиться вон с той очаровашкой в красном платье... Моим смертеугодным планам помешал какой-то парень в строгом костюме. Приглядываться я к нему не стал, но то, как моя очаровашка повисла у него на шее, сразу мне сказало, что распушать хвост бесполезно: место уже занято.
Я раздумывал, не зайти ли мне в кафе, когда на моем пути попалась аптека. Я вспомнил, что обещал Мэри купить ей тест, поэтому повернул и толкнул тяжелую дверь, звякнувшую колокольчиком. И почти сразу же налетел на Линду Кроуфорд собственной персоной.
Она стояла ко мне спиной и выбирала... Присмотревшись, я понял, что это презервативы. Сдавленно хихикнув, я подошел к скучающему консультанту и негромко осведомился у него насчет необходимого. К моему несчастью, он не расслышал и переспросил, так, что услышала Кроуфорд. Она повернулась в нашу сторону и удивленно вскинула брови. Впрочем, почти тут же, осознав, что не только она на меня смотрит, но и я на нее, она нахмурилась и едва заметно покраснела. Я широко улыбнулся, а Кроуфорд, напротив, сердито сжала губы и отвернулась без единого звука.
Однако я рано радовался. На кассе Линда меня догнала и словно невзначай толкнула плечом. Резко обернувшись, я наткнулся на злобный взгляд.
– Что, Сатклифф, совсем заигрался в девочку? – прошипела Кроуфорд. – Теперь пытаешься изобразить, что беременный?
Я даже закашлялся, настолько нелепыми были услышанные слова. Уловив мое замешательство, Линда как будто стушевалась, но, очевидно, решила, что отступать слишком поздно.
– Веди себя как парень, Сатклифф! – она сжала кулаки. – Не позорь имя шинигами!
– Да я не себе, меня попросили, – от шока я начал оправдываться.
– Врешь!
– Ты с ума сошла, что ли? – не удержался я от вопроса. – Тебе лечиться пора, Кроуфорд.
К счастью, в этот момент подошла моя очередь, я расплатился и опрометью выбежал из аптеки, лишь бы староста ко мне снова не прицепилась.
Она меня разозлила, и я пообещал себе, что это ей дорого обойдется. Теперь я твердо был уверен, что разобью ее на том поле, где она привыкла считать себя королевой – я стану лучшим студентом нашей группы, а то и всего потока, если понадобится.
Уже безо всякого настроения я заскочил в музыкальный магазин, покопался на стенде с новинками, выяснил, что ничего интересного за неделю не появилось, и отправился обратно в общежитие. И снова не обошлось без приключений.
По дороге я не удержался и купил банку пива. И надо же было мне налететь на миссис Стэпфорд аккурат при входе в Академию... Не знаю, где дрессировали эту дамочку, но запах алкоголя она учуяла мгновенно, не успел я еще показать охране студенческий. Подхватив меня под руку, она протащила меня через турникет и приказала следовать за собой, чему я вынужден был подчиниться.
Я подозревал, что ждет меня очередная лекция на тему запретов и надеялся, что этим дело и ограничится. В конце концов, не могут меня отчислить за то, чем я занимаюсь в свое свободное время вне стен Академии! Да даже если бы она поймала меня в своем личном королевстве – в общежитии – все равно максимум, чем бы я отделался, так это потерей комнаты.
Миссис Стэпфорд привела меня в свой кабинет и усадила на жесткий неудобный стул. Уверен – за такой бы Святая Инквизиция охотно отвалила половину своих сокровищ, ибо он как нельзя лучше подходил для пыток и допросов. У меня даже закралась шальная мысль предложить использовать такие стулья Департаменту по борьбе с демонами – для существенного увеличения процента побежденных.
Сама директриса общежития садиться не стала, расхаживала туда-сюда передо мной (очевидно, чтобы вызвать головокружение – для улучшенного усвоения информации) и вещала о том, что я безответственный разгильдяй (тоже мне новость), что я не оправдываю возложенных на меня надежд (а я не просил на меня навешивать долгов!), что мои родители будут очень расстроены, если узнают, что я себе позволяю. На последнем пункте мое ехидство спотыкнулось, я посмотрел на миссис Стэпфорд: она продолжала горячиться, но я уже не слушал, что она говорит. Сердитые снаряды слов пролетали мимо моего слуха; я же раздумывал над только что сделанным открытием. Вопреки мнению всех студентов, миссис Стэпфорд вовсе не совала нос во все личные дела и не была осведомлена о своих подопечных на все сто процентов, иначе она не сделала бы такой ошибки, как упоминание моих родителей. Некому уже расстраиваться, тетенька, некому.
– Вы все поняли, мистер Сатклифф? – завершила она свою проникновенную речь.
– Да, миссис Стэпфорд! – мгновенно откликнулся я, рисуя на лице маску раскаяния. – Этого больше не повторится!
Директриса посмотрела на меня со смесью недоверия и надежды, потом, видимо, решила, что я достаточно искренен, и кивнула мне, что я свободен. Я был уже готов выйти, когда мне вслед донеслось тихое:
– И не думайте, что я не знаю про ваших родителей, молодой человек...
Я подавил желание обернуться. Вот ведь... Грымза!
Дверью на прощание я все-таки хлопнул, но так, чтобы не дать нового повода ко мне прицепиться. Сквозняки, миссис Стэпфорд, да-да, все они виноваты, грешные...

* * *

Библиотека Академии занимала целых три этажа, не считая подземного книгохранилища, которое вообще растянулось неизвестно на сколько километров: студентам туда не было доступа. Несколько десятков информационных терминалов для заказа литературы; стеллажи с бумажной картотекой для любителей старины; огромный читальный зал под самой крышей со стеклянным потолком и красивыми лампами под зелеными абажурами; удобные кресла и столы; полки с журналами и газетами – не только свежая периодика, но и все выпуски за прошедшие лет десять; отдел с пленками наиболее видных деятелей мира шинигами, ушедших на вечный покой; литературное богатство человечества за все время его существования; словом, рай для соискателя знаний.
Не сказать, чтобы я часто бывал тут раньше; по-хорошему, я был тут один раз, когда нас таскали по всей Академии в рамках «ознакомительной экскурсии». Знаете, такое очередное никому не нужное мероприятие, но надо же чем-то занять студентов, пока они еще не приступили к занятиям.
Поэтому в этот раз я чувствовал себя несколько неуверенно в этом храме науки. Тем не менее, какие-то слова библиотекаря отложились в голове и я довольно быстро разобрался с заказом литературы, после чего нашел свободный стол в углу и приготовился ждать. За сегодня мне предстояло изучить пару достаточно нудных монографий, чтобы завтра представить доклад, за который мне обещали «автомат» по предмету.
Я вздохнул. Честолюбивое желание стать лучшим студентом нравилось мне все меньше и меньше, и если бы не гордость, то я давно бы уже бросил все и вернулся к прежнему режиму ленивого, но сообразительного балбеса. Сидеть по вечерам в библиотеке вместо того, чтобы веселиться с друзьями – хуже муки не придумаешь; да еще и Генри надо мной смеялся, называя книжным червем. От вековой пыли немилосердно чесались глаза и хотелось постоянно чихать, да и зрение у меня становилось все хуже.
Внезапно мое внимание привлекло движение внизу. Я сидел на самом верхнем уровне, откуда открывался прекрасный вид на все, что происходило ниже; таким образом, я мог безнаказанно наблюдать за всем, что меня могло заинтересовать.
Перегнувшись через перила, я увидел Уильяма. Он принес с собой целую стопку каких-то книг, даже на вид очень тяжелых, разложил перед собой, заняв сразу два стола. Отточенным движением поправил свои строгие очки, опустился на стул, придвинул к себе ближайший том и углубился в чтение.
Он был очень красив.
Тонкие, правильные черты лица, ухоженные темные волосы, идеально уложенные, внимательные зеленые глаза, аристократичные руки с длинными пальцами; отличное телосложение безо всяких излишеств и перегибов, дорогой, но скромный костюм. Образ идеального мужчины: именно таким должен быть представитель сильного пола; а вовсе не тонкой рябинкой вроде меня или вековым дубом вроде Генри. Я попробовал представить его с девушкой: вот он улыбается, говоря ей какую-нибудь приятную мелочь; вот чуть наклоняет голову, притягивая к себе; уверенная рука скользит по ее талии, прижимая сильнее; он касается губами ее губ, другой рукой зарываясь в ее гриву алых волос...
Я встряхнул головой. Стоп, Грелль. Ты кого представляешь, собственную бабушку, что ли?! Откуда в твоих фантазиях взялись красные волосы, которые, как ни крути, редкость? Или же...
Над окошком выдачи вспыхнул мой номер и я поспешил забрать свои книги, оборвав предательскую мысль. Никому и ни за что бы я не признался, что представил вместе с Уильямом не какую-то абстрактную девушку, а самого себя.
За окном уже стемнело, когда я наконец дочитал первую книгу. Уверяя себя, что мне просто интересно, я кинул взгляд вниз – Уильям все еще сидел там и, кажется, не собирался никуда уходить в ближайшее время. Поборовшись с самим собой еще пару минут, я все-таки решил спуститься и поздороваться.
Свободных стульев или кресел рядом со столом Уильяма не оказалось, поэтому я просто пристроился на краю столешницы и, постаравшись улыбнуться как можно беззаботнее, сказал:
– Привет. Помнишь меня?
Уильям оторвался от своего конспекта и смерил меня холодным взглядом, от которого мне захотелось поежиться.
– Помню, – кивнул он.
– Ну... – протянул я, не зная, что бы еще сказать. – Спасибо за брошку, кстати.
– Насколько я вижу, ты ее не носишь, – он снял очки и устало потер переносицу.
Я замялся. Честно говоря, брошку я не видел уже неделю, она куда-то завалилась на моем столе, и я никак не мог ее найти.
– Твое дело, – заметил Уильям. – Хочешь быть обычным и ничем не примечательным – будь им.
Я вспыхнул. Сам того не зная, он ударил по самым слабым местам. Внимание было моим наркотиком. Я готов был пойти на все ради того, чтобы на меня обратили внимание, заметили мои достижения, похвалили, вознесли бы на олимп заслуг.
Мой взгляд скользнул по разложенным на столе книгам и зацепился за знакомую фамилию: труд того же автора я изучал последние три часа. Выходит, Уильям учится на той же специальности, что и я?
Он проследил направление моего взгляда и усмехнулся:
– Интересуешься теорией сбора душ?
– Я... Мне хотелось бы работать в организации «Несущие смерть».
– Высоко метишь.
Мне показалось, или в голосе Уильяма мелькнуло одобрение?
– Значит, мы с тобой на одном факультете, – добавил он. – Ну что ж, помогать младшим – долг каждого сознательного студента. Обращайся, если понадобится помощь с билетами, например.
И он снова уткнулся в свой конспект, словно говоря тем самым, что аудиенция окончена.
Еще некоторое время я сидел на краешке стола, наблюдая тем, как быстро и ровно ложатся строчки букв на бумагу. Почерк был лишним доказательством того, что Уильям – сильный и уверенный в себе шинигами, который далеко пойдет. Хотя у него и со связями наверняка все в порядке, подумал я, поднимаясь обратно к своему месту, что ему до какого-то красноволосого жнеца, у которого всех достоинств – смазливая мордашка и непомерная гордость, заставляющая бороться даже тогда, когда сражение, кажется, уже проиграно.
Великодушный Уильям, широким жестом делающий одолжение «младшему»... Высокомерный. Заносчивый. Точно знающий свое превосходство.
Я зло посмотрел вниз, но никого там уже не обнаружил.
Ну что ж, Уильям. Считаешь меня обычным? Ничем не примечательным? Я докажу тебе, что это не так. Ты обратишь на меня свое внимание. Ты будешь поражен тем, насколько я достоин того, чтобы стоять с тобой рядом. А то и повыше, а, Уильям?
Отчаянно хотелось курить. Я захлопнул книгу и бросился вон из библиотеки.
О том, что крыша должна быть закрыта, я вспомнил, выходя из лифта на двадцатом этаже. Повинуясь какому-то странному импульсу, я упрямо двинулся к неприметной двери в конце коридора. К моему вящему удивлению, она поддалась.
Я снова сидел на перилах и курил. Планы на будущее рисовались прямо-таки ужасающе занимающими все свободное время. Мне одновременно предстояло стать лучшим студентом курса и привлечь внимание одного из самых холодных шинигами, которых я когда-либо встречал. И если с первой задачей я представлял, как справиться, то со второй...
Уильям, ты любишь красный цвет? Ты любишь украшения? Или, может быть, ты любишь изящных мальчиков в красном с украшениями? Ты получишь все, и только попробуй выразить хоть какое-то недовольство.
Посмеиваясь, я отправил бычок в полет и спрыгнул с перил. Я буду успешным и знаменитым Жнецом, про меня будет говорить весь мир, оба мира – и избранные демоны. Передо мной будут открыты двери всех высоких и высочайших домов, я буду желанным гостем всех приемов, балов, раутов и других светских сборищ. Лучшие женщины будут томно вздыхать, лишь завидев меня, а мужчины – нервно передергивать плечами, ведь им никогда не стать такими, каким буду я.
Красивый. Умный. И неприступный.
О да, такое будущее мне решительно нравилось. И где-то в уголке я готов был выделить место для Уильяма – как для того рычага, что позволил мне вознестись птицей над головами жалких обывателей. Обычная благодарность с легким налетом небрежности – как раз то, что надо. Тебе нравятся такие, Уилли? Ты считаешь их необычными?
Скоро мы это узнаем. Я, Грелль Сатклифф, красноволосый жнец, обещаю, что не останусь незамеченным ни для кого. Больше никогда. Пусть я не могу похвастаться знатным происхождением: зато я стану первым в роду. Лишний плюсик в моем личном деле.

* * *

Семья у меня была маленькая: отец, Питер Сатклифф, мать, Эвелин Сатклифф (в девичестве Леони), и бабушка, Эстер Леони. Сейчас же в ней остался только я.
Родился я в небольшом городке у подножия горного хребта на востоке от столицы. Главные достопримечательности: общеобразовательная школа (потрясающей красоты здание; непонятно, почему его отдали в разрушительные ручки молодого поколения шинигами), ветхая, но высокая башня – все, что осталось от мощного замка, парк с точно высчитанными расстояниями между деревьями и маленькая научно-исследовательская община. Основная часть населения считали ученых немного сумасшедшими, поэтому каждое собрание клуба было как бесплатное цирковое представление для обывателей.
Мои родители были участниками этого сообщества. Я не помню, чем именно они занимались – я был слишком мал, чтобы вникать в тонкости их работы. Знал только, что если они задерживаются, то это какие-то эксперименты не позволяют им прийти и спеть единственному сыну колыбельную; если пропадают на день или два – их коллеги нашли что-то интересное, что надо немедленно изучить; а уж если бабушка приезжает и остается на неделю, то родители едут в экспедицию в горы.
Познакомились Эвелин Леони и Питер Сатклифф чрезвычайно типично для ученых: едва не подрались в библиотеке из-за редкой книги, которую каждый из них хотел получить. Конечно, папа, как истинный джентльмен, в конце концов уступил, но сколько крови они друг другу при этом попортили, остается гадать; однако литров испорченного продукта оказалось достаточно, чтобы они без памяти влюбились один в другого. Через год безумного романа (подозреваю, что не на двоих – ну как они могли оставить в стороне свои книги?!) сыграли свадьбу, еще через пять месяцев родился я.
Папа требовал назвать малыша Джеймсом (в честь какого-то писателя), мама уперлась и кричала, что только через ее труп, что ее ребенок должен носить «благородное» имя вроде Александра (в честь великого полководца и все такое). В результате, пока они спорили в передней, бабушка вошла в комнату, где я безмятежно спал, посмотрела на красные кудряшки, которые обещали стать роскошной шевелюрой, да и записала в метрику, пока никто не видел, имя «Грелль» (ни в чью честь, просто так – понравилось сочетание звуков). Родителям пришлось смириться; впрочем, они никогда не рисковали спорить с бабушкой.
Честно говоря, в здравом уме и трезвой памяти никто не рисковал прекословить великолепной Эстер Леони. Она была безупречно красива, несмотря на свой возраст – далеко за тысячу (сколько же именно – не знал никто), невероятно умна и очень, очень опасна. За милой улыбочкой скрывалось такое коварство, что перед ней склоняли головы даже демоны. Властная, самоуверенная дама, она никогда надолго не задерживалась на одном месте, все время находилась в поиске: она мечтала найти того, кто заменит ей ее погибшего супруга; такого, что будет достаточно силен, чтобы подчинить ее. Однако не думаю, что в нашем мире существовал еще один такой шинигами, как мой покойный дед. Я о нем почти ничего не знаю, но тех крупиц информации, что предоставила мне бабушка, вполне достаточно для того, чтобы делать выводы.
Рос я тем еще сорванцом. Большую часть времени проводил на улице, со сверстниками. Как и все нормальные дети, мы придумывали себе игры (сколько кошек бегало после нас с банками на хвосте...), лазили в Башню (и представляли, что это обитель древнего страшного мага, куда уж без этого), воровали яблоки из чужих садов и вообще всячески набивали себе синяки и шишки. Родители меня ругали редко, они придерживались позиции, что ребенок должен сам понять все на своей собственной шкуре, а от громких слов нет никакого толка. Бабушка с ними была не согласна, и я надолго запомнил ее тяжелую руку, когда попался на рисовании неприличных символов на заборе школы.
Кстати, гены сыграли с нами забавную шутку и сработали через поколение: я имею в виду, что моя мать не отличалась примечательной внешностью, она была тусклой брюнеткой, из-за чего бабушка часто вздыхала, что, мол, если бы не присутствовала при родах, то точно решила бы, что ей подменили младенца. Отец, может, и стал бы красавцем, если бы в четырнадцать лет не воспылал страстью к книгам и не загубил все милости, заложенные природой: вместо статного молодца вышел чахоточный щуплый джентльмен, от которого я и унаследовал телосложение. А вот волосы и тонкие черты лица, изящные запястья и пальцы – о, это подарок бабушки.
Папа запрещал мне отращивать волосы, заставлял маму меня стричь, поэтому до семи лет я носил короткую стрижку. Потом родителей не стало – и дурацкий запрет тут же забылся.
Я долго упрямился и отказывался верить в их смерть: дело в том, что именно их тела так и не были обнаружены. Но Эстер Леони раз за разом мне твердила – материнское сердце не обманешь, оно чует, что дочери, несносной Эвелин, уже нет в живых. В конце концов я смирился.
В тот солнечный день ничто не предвещало катастрофы. Папа зашел ко мне в комнату и сказал, что они отправляются в горы, вернутся вечером, потому что особой работы не предвидится. Я кивнул и вновь углубился в сооружение рогатки; страшно вспомнить – я с ними тогда так и не попрощался.
Взрыв прогремел через четыре часа после того, как экспедиция выехала из города. В домах повылетали стекла; в горах же все было страшнее – обвал, навсегда изменивший изначальный вид хребта. Тогда поднялся знатный переполох, старожилы кричали о диверсии со стороны демонов, о том, что это начало новой войны; шинигами помоложе молчали, но стискивали зубы, недобро косясь на каждого незнакомца. Детей не пускали на улицы; а что было делать мне? Бабушка неизвестно где; родители не возвращаются. Я бродил как неприкаянный по нашему кварталу, стучался в двери, спрашивал, не видели ли где моих маму и папу. Чаще всего перед моим носом просто захлопывали дверь, иногда злым голосом советовали идти домой и посмотреть под кроватью, один раз даже угрожали Косой, но я смог убежать. Даже в семилетнем ребенке с огненными волосами они подозревали демона.
Бабушка приехала как только смогла, она узнала о случившимся из новостей. Странно – ведь всех нашли, кроме четы Сатклифф. В клубе о них отзывались как о самых ответственных; скорее всего, они первыми встретили смерть – может, они находились слишком близко к бомбе.
Это был первый переломный момент моей жизни.

Сейчас мне кажется, что единственной эмоцией бабушки, вызванной гибелью дочери и ее мужа, была досада на то, что придется надолго задержаться в каком-то провинциальном городке. Совесть или что-то другое не давали ей бросить на произвол судьбы ребенка, которому она собственноручно дала имя, не имеет уже значения.
Осенью я пошел в школу.
Не сказать, чтобы мне понравилось учиться, но бабушка по вечерам рассказывала о том, что учение поможет мне добиться в жизни того, что я хочу. При этом она никогда не ругала меня за плохие оценки и не проверяла домашнюю работу – только твердила за ужином снова и снова, что я не должен сдаваться. Что я должен бороться.
Однажды я спросил, не хочет ли бабушка, чтобы я продолжил дело родителей. Бабушка покрутила пальцем у виска и посоветовала о такой глупости даже не думать.
Поскольку она много путешествовала, то ее всегда было интересно слушать; главным было задать нужный вопрос, и тогда весь вечер проходил в историях о дальних (и не очень) землях. Именно от бабушки я узнал о Столице, о «Несущих смерть» и о мире людей. Именно тогда я понял, чего же я хочу.
Люди представлялись мне загадочными существами, не такими, как мы – со своими повадками, мыслями, идеями, которые порой казались просто дикостью. Люди воевали против людей. Люди изобретали все новое и новое оружие, чтобы убивать было как можно удобнее. Люди сами убивали себя.
Бабушка усмехалась и говорила, что «Несущие смерть» никогда не останутся без работы: люди им этого просто не позволят.
А еще она пообещала, что когда мне исполнится пятнадцать, она возьмет меня с собой на Землю и покажет все то, о чем рассказывала.
Увы, Смерти было угодно, чтобы эти планы не были осуществлены. Мне было тринадцать, когда я пришел домой и обнаружил, что все в помещении перевернуто вверх дном и залито кровью. Тело Эстер Леони нашлось на втором этаже – в моей спальне.
Сначала за дело взялись, но постепенно расследование сошло на нет за неимением улик. Ясно было, что бабушку убили, но вот кто был тем самым идеальным убийцей, выяснить не удалось. Да, бабушке многие завидовали, у нее были враги, но все они были настолько трусливы, что смешно было бы их даже подозревать. О демонах на этот раз даже не заикались, хотя, мне кажется, стоило бы.
Так или иначе, но я остался один. Тринадцатилетний подросток, не закончивший даже школу, не умеющий готовить и не работающий. Казалось бы, с таким набором качеств только и оставалось, что лечь и умереть, но... Я решил бороться. Если кто-то целенаправленно уничтожал мою семью, то нет никакой гарантии, что в один прекрасный день не придут и за мной.
Выход нашелся случайно: красноволосый подросток с огромными наивными зелеными глазами понравился одной заезжей даме, и она взяла меня под свою опеку. Это только так называлось: особого участия она в моей жизни не принимала, лишь следила за тем, чтобы я не умер с голоду. Расстались мы с ней не очень хорошо: спустя два года она попыталась затащить меня в постель. Я кое-как отбился и, проявив невиданную даже для самого себя твердость, указал ей на дверь. С тех пор я начал жить один.
Решение поступать в Академию я принял уже в выпускном классе школы, незадолго до экзаменов: кто-то обронил рекламный проспект и он отлетел мне под ноги.
Конечно, воображение нарисовало мне что-то грандиозное, великих ученых и великих политиков, мне мнилось, что каждый выпускник этого заведения – настоящая звезда, неважно, на каком подиуме. В реальности все оказалось банальнее; не обошлось и без взяток, однако «честные» места в наборе все-таки нашлись. Я прошел конкурс с минимальными баллами, но все-таки прошел. Наверное, мне помогло то, что другого пути у меня не было, если только идти работать, но в нашем мире мало кому нужны работники без высшего образования. Конечно, есть институты помельче, но их выпускники никогда не занимают должности, позволяющие жить, а не хвататься зубами и когтями за существование.
Мне нужна была жизнь. Такая, какой рисовала ее бабушка, а не такая, пародией на которую была жизнь моих родителей. Эстер Леони незаметно стала моим кумиром, идеалом, к которому я стремился; когда я это осознал, было уже поздно: паровоз летел со всех колес в пропасть.

Ыыыыыыы *_* *наконец-то увидела историю семьи целиком и протащилась*

Sabrina Unforgiven
Скажу свои два слова.

Самое главное, что проистекает из того, что я прочитал (я сделал это только сейчас, ибо тормоз), это заинтересованность в продолжении и развитии сюжета. Пока наблюдается только завязка, мы познакомились с основными героями, увидели их характеры, намеченные схемы развития сюжета. Теперь хочется развития сюжета. Для того, чтобы он был интересен все есть: и мистика и любовь и интрига.
Ждем-с продолжения...

* * *

– Нет! Я этого не надену!
– Наденешь! Сам просил!
– Я просил?!
– Ты!
– Я хотел красное!
– А он что, не красный?
– Но он...
– Надевай. И не спорь с профессионалом.
Мэри устало вздохнула и задернула шторку примерочной, оставляя меня один на один с безумным красным жилетом с золотой вышивкой. Я его все-таки натянул, стоя спиной к зеркалу; несколько вздохов уговаривал себя, что не все так страшно и на некоторых вульгарные тряпки смотрятся довольно хорошо; рывком повернулся и осторожно открыл один глаз.
Жилет сидел на мне как влитой. Я повертелся, уже смело разглядывая себя со всех сторон: Мэри была абсолютно права, заставляя меня померить это.
– Ну как? – заглянула она ко мне. – Вау!
Я опустил глаза, изображая саму невинность.
– Грелль, это потрясающе. Только тебе так ходить по улице не стоит – на тебе же все девки виснуть будут! – она присвистнула.
– Да ну тебя, – уже не притворно смутился я.
Мэри посмотрела на меня взглядом «я знаю, что тебе это нравится» и оповестила:
– Значит, берем все. Брюки, вот эти две рубашки, насчет жилета даже не спорь и... Грелль, ну пожалуйста, смотри, какая милая ленточка! Прицепить ее вместо галстука...
Настал черед вздыхать мне. Но, с другой стороны, я же обратился к Мэри именно потому, что она знала толк в одежде; значит, посоветовать плохого не могла. Поэтому я кивнул и вытолкал ее из примерочной, чтобы переодеться в свою одежду. Девушка только довольно рассмеялась.
Мы расплатились и пошли обратно в общежитие, увешанные пакетами.
– Жаль, с ростом моим ничего не сделать... – пробормотал я в задумчивости.
Мэри ненадолго задумалась.
– Как это – «ничего»? – всплеснула она руками. – Идем!
Схватив меня за рукав, она потащила меня обратно в торговый центр.
– Куда мы?
– Увидишь, – уверенно отрезала девушка.
Я не очень удивился, когда она повернула в обувной бутик. Но когда она уверенно зашагала в сторону стеллажей с женскими сапогами...
– С ума сошла?! – заорал я, кажется, на весь торговый центр.
– Нет, – фыркнула Мэри. – Смотри, вот эти не очень женственные, даже довольно брутальные. Каблук невысокий, самое оно... У тебя же нога узкая, да? Вполне может подойти...
Я стоял и хватал ртом воздух, не в силах даже произнести «я этого в жизни не надену». У моей подруги положительно поехала крыша! Как может парень, пусть даже низкого роста, ходить на каблуках?!
– Гре-е-елль! – Мэри заметила и правильно истолковала мою реакцию. – Ну пожалуйста. Хотя бы просто померяй! Я же не заставляю тебя ходить в них постоянно. А от того, что ты их примеришь, ничего страшного не случится, я никому не расскажу, честно-честно!
Терпеть не могу, когда на меня смотрят такими жалобными глазами.
Стоять на каблуках было непривычно и очень, очень неудобно. Мне казалось, что я вот-вот потеряю равновесие и рухну, но Мэри подала мне руку и помогла дойти до зеркала.
То, что там отразилось, не слишком походило на меня. Каблуки, сделав меня зрительно выше, заодно добавили и худобы, даже какой-то болезненной тонкости. Я немного покачивался и выглядел, признаюсь честно, смущенным. Мэри же, напротив, смотрела восхищенно; не знаю, что ей понравилось больше – мой нелепый вид или то, как мы смотрелись вместе.
– Ты просто чудо! – выдохнула она.
– Нет! – отрезал я. – Это мы покупать не будем.
Мэри надула губки, но спорить не рискнула. Повздыхала, постояв у витрины, но все-таки переборола себя; вместе мы неспеша отправились в общежитие.

* * *

Дневник. Ева Мария Келль.
Гре-е-елль... Имя с запахом карамели. Тягучее, как ириска. И чуть горчащее на губах... Грелль.
Милый, я никогда не верила в любовь с первого взгляда – до того дня, когда встретила тебя. Один взгляд – и весь мой мир перевернулся с ног на голову, все прошлое пронеслось у меня перед глазами и было отправлено в мусорную корзину, как ненужный более хлам. Помню, как дрожали ноги, когда шла к тебе. Как боялась, что голос меня выдаст.
Но – пронесло. Я справилась с собой и ты ничего не заметил. Только вот к счастью или все-таки к сожалению?..
Я никогда не жаловалась на отсутствие внимания со стороны противоположного пола, более того, даже мечтала, чтобы его было поменьше. И вдруг попался ты, который, кажется, вообще не видит во мне девушку, считая за такого пацана с лишними детальками. Грелль! что ты делаешь?!
Уж как только я не пытаюсь привлечь твое внимание, объяснить тебе, что ты дорог мне не только как друг... И что получаю? Ты жалуешься мне на своих девушек! Говоришь, что они тебя не понимают!
Я бы рада сказать «Иди ко мне, я пойму», да вот только вижу, что ты не такой – ты не пойдешь, посмотришь дико, а то и вообще сбежишь. Ты вбил в свою прекрасную голову, что я твой друг – а с друзьями отношений не заводят.
Узнала я об этом совершенно случайно: Генри проболтался. Милый, ты так ему доверяешь... Нет-нет, он хороший парень, но его способность хранить секреты вызывает серьезные опасения: под травкой он выдаст даже пароли своего отца. Ну, если он их знает, конечно.
Генри оказался не таким принципиальным, как ты, его мне вполне удалось соблазнить. Наверное, прочти ты эти страницы, решил бы, что я обычная шлюха. Но это не так. Я начала с ним спать от безысходности. Другие меня не привлекали вообще, я все время сравнивала их с тобой – разумеется, они проигрывали. А с Генри можно болтать о тебе, сколько влезет, даже в самые, казалось бы, неподходящие для этого моменты. Он, кстати, тоже считает тебя красивым, хотя, конечно, от него ты этого признания не добьешься: гомофоб и на приеме Наместника гомофоб.
Ты не то, чтобы женственнен... Нет, ты вполне себе парень, я, знаешь ли, на девок не западаю – не мой профиль. А вообще меня восхищает твоя способность чувствовать. Знал бы ты, какие у тебя жалобные, полные горя глаза, когда ты жалуешься – качнись, и польется через край. В такие моменты безумно хочется поцеловать тебя, но я, конечно, сдерживаюсь.
Про предполагаемую беременность я соврала, прости. Хотела посмотреть на твою реакцию, когда ты узнаешь, что твой «кодекс чести друзей» соблюдается только тобой. Ну и проверить захотелось – вдруг заревнуешь.
Не заревновал, но разозлился, кажется. И обиделся. По крайней мере, я видела, что ты стал относиться к Генри немного прохладнее. Извини, любимый! Я не хотела вас ссорить, я знаю, что вы лучшие друзья, вы оба мне дороги. Уж лучше бы ты изменил отношение ко мне, в любую сторону, а то мне начинает казаться, что ты совсем ко мне равнодушен...
Как я радовалась, когда ты попросил меня о помощи с одеждой! И, знаешь, та идея с женскими сапогами пришла ко мне совершенно случайно. Но когда я увидела тебя в них... Не знаю, как я удержалась от того, чтобы на тебя наброситься прямо в магазине. Ты был настолько сексуален...
Генри сказал, что ты девственник. Хм, мне очень хочется стать твоей первой, твоей проводницей в мир наслаждений. Мой сладкий.
Я тебе не рассказала, но я вернулась в тот магазин и купила те сапоги. Они лежат у меня в шкафу и ждут подходящего случая. Я знаю, что он представится – я направляю на это все свои силы.
Милый, ты от меня просто так не уйдешь.
Люблю тебя, Грелль.

* * *

Самым сложным было уговорить себя пойти на занятия в новой одежде. Да, я обещал стать самым-самым заметным, да вот только... Можно каким-нибудь другим способом, а? Ведь, если подумать, совсем необязательно наряжаться в тряпки, которые сидят на мне настолько в обтяжку, что, кажется, вот-вот порвутся...
Конец моим терзаниям принес Генри, ввалившийся в мою комнату и потребовавший немедленно идти в аудиторию.
Пока мы шли, я то и дело косился на друга, пытаясь понять его реакцию на мои обновки, но тот словно бы ничего и не заметил. Шел, рассказывал о какой-то «цыпочке», размахивая руками, которая после его «сигаретки» устроила ему целое светопреставление, да так увлекся, что явно забыл о том, что рассказывает это слушателю, а не самому себе.
В принципе, формы как таковой у нас не существовало, лишь дресс-код: светлый верх, темный низ. Разумеется, всякие излишества не поощрялись, но я, вроде бы, пока не перешел черту, за которой меня ждал бы очередной выговор в кабинете миссис Стэпфорд. Жилет я оставил пока про запас, ограничившись новой рубашкой и узкими черными брюками.
Входя в аудиторию, я с трудом переборол желание зажмуриться и поглубже вздохнуть, как перед нырком. Решительно шагнул за порог и...
Ничего не произошло. Сокурсники как шумели в ожидании преподавателя, так и продолжили обсуждать свои дела, не обратив на меня ни малейшего внимания. Пара особенно осторожных студентов все-таки кинула на меня взгляды, но мгновенно потеряла ко мне интерес, убедившись, что я вовсе не гроза всей Академии.
– Что ты застыл? – недовольно пихнул меня в спину Генри, отчего я буквально влетел в класс. – О, а вон Мэри, заняла нам места уже.
И друг решительно потопал к активно машущей нам девушке. Я, повесив голову, поплелся следом.
– Отлично выглядишь, – шепнула мне Мэри, когда мы с Генри сели с разных сторон от нее.
Я передернул плечами. Как же, отлично... Может, для серой мыши и отлично, но никак не для великого шинигами Грелля Сатклиффа. Никто даже не заметил, что я одет не так, как обычно! Ну и для кого я старался, спрашивается?..
– Посмотри на первый ряд, – вздохнула Мэри, явно угадав мои мысли.
Я скосил глаза. Первый ряд всегда занимала староста со своей свитой, официально – для того, чтобы всегда иметь возможность первыми ответить, но все прекрасно знали, что у Линды на самом деле довольно плохое зрение и с дальних рядов она попросту не видит доски; сегодняшний день, собственно, не стал исключением. Только вот смотрела Кроуфорд отнюдь не на профессора, увлеченно вещающего о Первой Войне с демонами, а назад. Она сильно щурилась, что придавало ее взгляду какое-то хищное выражение; и, надо сказать, теплотой ее глаза отнюдь не лучились.
– И что надо от нас твоей старосте? – Генри невольно поежился.
– Скорее, ей что-то надо от Грелля, – фыркнула Мэри. – Любви, там, и счастья в жизни, например.
Я пихнул ее локтем в бок, хотя, если честно, злость Линды несколько меня успокоила: значит, чего-то я все-таки добился. Одну «образцовую» взбесил, может, и Уилли клюнет на приманку?..
– ...Кто может сказать, в каком году имела место битва при Втором круге? – внезапно спросил преподаватель.
Линда не шелохнулась, словно не слышала. Я, мстительно ухмыльнувшись, поднял руку.
– Да, мистер Сатклифф?
– На границе пятьсот третьего и пятьсот четвертого, профессор, – сказал я. – Сражение шло три дня и три ночи. Окончилось полным разгромом демонических войск.
Глаза Кроуфорд удивленно расширились. Похоже, она действительно не заметила, что был задан вопрос!
Кинув на меня очередной взгляд, очевидно, считающийся у нее наиболее уничижительным, она отвернулась и уставилась в конспект. Я же довольно дернул подбородком, не обращая внимания на странный взгляд Генри и Мэри, что-то знаками показывающую ему у меня за спиной. Один-ноль, Кроуфорд. И не думай, что этим все и ограничится.

Но Грелль же ее уделает, да! *болеет за Грелля*

Беть уже побыстрей, а?) Интересно)

А Мэри никаких эмоций не вызывает? -((

Я интригу придумать не могу >_<

Мэри вызывает) Понравился обоснуй ее отношений с Генри. Красиво.

Грелль --- Уильям или Грелль --- Ева ?
Можно прям делать ставки, какая пара образуется