Сабрина Непрощённая
Менестрель

Солнце красит нежным светом стены, башни и поля.
Просыпается с рассветом отдохнувшая земля.
Хорошо бродить по свету, но, куда ни погляди,
От убитых менестрелей ни проехать, ни пройти.
(Лора Бочарова)

Утро началось с трупа.
Труп лежал прямо у меня под окнами, прямо на моей любимой клумбе с розами.
Лежал он раскинув руки-ноги, лицом вниз — видимо, специально, чтобы помять как можно больше цветов. А поскольку при жизни труп был долговяз, то сей коварный замысел у него осуществился вполне успешно.
Всякая нормальная дама любит, проснувшись поутру, выглянуть в окно, дабы полюбоваться прекрасными махровыми розами, белыми, желтыми и алыми, складывающимся в узор, содержащий имя этой самой дамы. Мы с моей клумбой исключениями не были, поскольку ее в свое время разбил мой жених, добиваясь моего внимания. Удачно так разбил: спустя две недели намечается наша свадьба.
Так вот. Представляете, подхожу я к окну, думаю, сейчас увижу красоту. А там... Кошмар! Ужас! Позор! Мертвое тело. Высокого такого молодого человека. Рыжего. Естественно, у меня в глазах потемнело и я лишилась чувств — как-никак я девушка из очень хорошего рода.
Ах, да! Забыла представиться. Либертина фон Риденсберг, графиня Шайрихская. Среднего роста, глаза голубые, волосы светлые, вьющиеся, девятнадцати лет от роду. Дама, приятная во всех отношениях, по мнению светского общества города Шайрих.
Когда я пришла в себя, труп уже убрали. Вокруг меня суетилась моя служанка, по горящим глазам которой я поняла, что она готова вывалить на мою голову ворох информации, собранной специально для увеселения любимой хозяйки.
Я вздохнула и позволила ей усадить себя на пуфик рядом с трюмо. Служанка принялась укладывать мои волосы в сложную прическу, одновременно треща как сорока. Из ее слов выходило, что труп под моими окнами некогда был менестрелем. Прошлым вечером он играл в одном кабаке, где был осмеян за непопадание в такт и сильную фальшь в голосе. («Еще бы, столько выпил!» — хихикнула моя шпионка). Ввиду этого концерт закончился раньше времени, и менестрель в расстроенных чувствах убрел куда глаза глядят. По всей видимости, глаза его глядели куда-то вверх, ибо потянуло его на крышу. Недолго думая, он выбрал самую высокую (после городского управления), куда забрался и что-то тихо начал играть. Дальше очевидцы происходящего разбрелись по постелям, и о развязке можно лишь догадываться. Скорее всего, менестрель осознал всю несостоятельность своих притязаний на гордое звание музыканта и, благо что находился высоко, решил испробовать последнее средство, проверяющее вечность гения. Проще говоря, совершил акт самоубийства, спрыгнув с крыши в мою любимую клумбу.
Вдруг над нашими с служанкой головами раздался непонятный грохот — словно кто-то или что-то решило повторить необдуманный поступок менестреля и катилось вниз по крыше. Мы замерли, уставившись в окно.
Грохот прекратился, зато раздался свист рассекаемого воздуха, после чего падающий объект появился в поле нашего зрения и, зацепившись за открытый ставень, громким «ДЗЫНЬ!» оповестил всю улицу о конце своего пути.
Я повторно потеряла сознание.
Возвращение меня в бренный мир ознаменовалось явлением моего жениха. Он завывал под дверью о своей любви, о своем беспокойстве за мое бесценное здоровье, а так же осторожно, чтобы ненароком не поссориться с моим папенькой, требовал пропустить его ко мне. Папенька не соглашался, мотивируя отказ тем, что я пока еще в несколько непотребном виде, то есть не успела переодеться с ночи (как будто жених меня такой не видел!), и в свою очередь рвался в комнату. Пришлось нам со служанкой быстро впихнуть меня в платье и со своей стороны двери попросить войти всех присутствующих с той.
Первым влетел мой жених, невежливо оттеснив плечом папеньку, который уступал ему и ростом, и ловкостью, подрастеряв к старости былые навыки. Влетел и запрыгал вокруг меня, сидящей на пуфике. Заламывая руки, грозился поубивать всех, покушающихся на мою жизнь, честь, положение и прочее. Его меч при этом мелькал в опасной близости от моего носа, ибо по моде нынешнего века все дворяне носили на поясе клинки в обычной петле, пренебрегая ножнами.
Папенька наблюдал за этим представлением с умилением, написанном на лице ну очень крупными буквами. Очевидно, это объяснялось тем, что мой жених происходил из не менее знатного рода, чем наш, и скорое родство обещало хорошие привилегии, поэтому папенька готов был терпеть все, что угодно, но благоразумно не давал этого понять жениху, чтобы тот не распоясался раньше времени.
— Да, любимый, хорошо, я сообщу, если еще кто-нибудь потревожит мою клумбу, — пробормотала я, отодвигаясь вместе с пуфиком.
Жених намек понял и грозить моему носу укорачиванием перестал. Вместо этого он опять убежал в коридор, а, когда вернулся, гордо продемонстрировал мне гитару.
— Доченька, ты у меня такая нежная, ну просто настоящая королева! — воспользовавшись заминкой, очарованно вздохнул папенька. — Тебя напугала эта дурацкая гитара!
Мне потребовалась секунда, чтобы сообразить, что дзынькнувший на моем ставне предмет и есть гитара, что держал в руках мой жених. Мысленно попинав себе за излишнюю нервозность, я выдавила из себя улыбку.
— Пойдешь на растопку! — пригрозил жених гитаре. — Будешь знать, как мою славную невесту тревожить!

Вообще, мой сон особой чуткостью не отличается, но этой ночью я проснулась от неясного шороха. Села на постели, осмотрелась по сторонам — ничего, только жених сопит под боком. Пожав плечами, я уже собиралась подкатиться ему под бок и продолжать сладко спать, как мой взгляд упал на окно.
На подоконнике кто-то сидел...
Тоненько взвизгнув, я торопливо отползла к стене, сгребая все одеяло. Жених проснулся, тоже увидел ночного гостя и, подхватив штаны, бросился в туалетную комнату, крикнув, что побежал за подмогой. Дверь захлопнулась, в замке повернулся ключ. Я осталась наедине с неизвестным человеком.
— Класс, — выдохнул гость. — У тебя в ванной охрана содержится?
— Н-нет, — чуть запинаясь, призналась я.
— А чего он тогда туда ломанулся? — удивился гость, слезая с подоконника. — Испугался, что ли?
— Мой жених никого не боится! — гордо вздернула носик я.
— Угу. Оно и видно, — гость присел на мой пуфик. — В общем, я пришел забрать то, что принадлежит мне.
Пока он шел от подоконника до трюмо, я смогла немного его разглядеть. Он был высокий и худой, двигался с какой-то нечеловеческой грацией. Голос звучал чуть хрипло, но все же приятно. Слабое освещение, к сожалению, мешало рассмотреть все детали его облика.
— Отдашь? — спросил гость. — Или силой придется возвращать?
— Я не понимаю, о чем Вы! — решительно заявила я, нисколько не покривив душой.
Вдруг меня пронзила страшная догадка. Ночной гость — вор! Или, что еще хуже, насильник... И это «принадлежащее ему»— ничто иное как моя девичья честь! Я еще больше закопалась в одеяло и почувствовала, что начала панически дрожать.
Похоже, незамеченным это не прошло, поскольку гость раздраженно выдохнул, поискал по карманам что-то и зажег свечу, стоящую на трюмо. Свет озарил его лицо, и я увидела, что он рыжий, зеленоглазый и очень бледный, буквально мертвенно-бледный.
— Вечно барышни думают, что раз пришел ночью, то обязательно насильник...— вздохнул гость. — Менестрель я, дорогуша! И пришел за своей гитарой. Я ее вчера ночью у вас на крыше забыл, сегодня пришел, а ее там почему-то нет...
Мысли вихрем пронеслись у меня в голове. Рыжие волосы. Менестрель. Гитара на крыше... Труп в клумбе! У меня закружилась голова.
Наверно, я еще и побледнела, потому что труп... тьфу ты, менестрель подскочил ко мне и встряхнул меня.
— Не надо только обмороков! — обеспокоено сказал он. — Ну подумаешь, помял чуток цветочки... Гитара-то где?
— Не знаю, — пролепетала я. — Ее куда-то унес мой жених...
Руки у менестреля были ледяные, что одновременно и привело меня в чувство, и обеспокоило. Честное слово, никогда раньше не общалась с трупами! Хотя бы потому, что это законом запрещено.
— Это который за помощью в ванную побежал? Проблема... — менестрель сел рядом со мной на кровать, нисколько не смущаясь, что нарушает все правила приличия, и задумался.
— Если это тебя так беспокоит... Хочешь, я утром спрошу у него? — неожиданно для самой себя предложила я.
— Замечательно! — мгновенно просиял менестрель. — Ну я тогда завтра к тебе в то же время загляну. Пока!
Он вскочил с кровати, залез на подоконник, перекинул ноги на улицу и, помахав мне, растворился в ночи.
Я облегченно вздохнула. Оказывается, не так и страшно, когда мертвый менестрель заходит в гости...

Проснувшись утром, я первым делом сунулась в туалетную комнату. Дверь в нее уже была открыта, и жениха там не обнаружилось совсем. Скорее всего, удрал на рассвете, справедливо опасаясь гнева папеньки.
Мне ничего не оставалось, кроме как позвонить колокольчик, зовя служанку, чтобы та помогла мне одеться и привела в порядок мою голову.
Новостей оказалось немного, и все они были незначительны. Никто этой ночью не оживал, никто больше не умирал, только подрались в кабаке дворянский сынок и служанка, потому что ему не понравилось, что она на него смотрела без должного восхищения.
Жениха принесло к завтраку. Собственно, это было уже традицией, и стол накрывали всегда на три персоны: для папеньки, меня и моего храброго жениха. Очень он любил поесть задаром, хотя на его фигуре это нисколько не сказывалось. Каким был скелетом, таким и оставался.
Я тут же постаралась выяснить у него судьбу пропавшей менестрельской гитары.
Сначала жених никак не мог понять, что за гитара мне нужна. Потом — озадачился вопросом, на кой черт она мне понадобилась. Далее долго напрягал память в надежде вспомнить, кому же он отдал ее.
В результате получасового разбирательства мы выяснили, что гитара была отдана одному из слуг, а уж куда он ее потом дел — одним богам и ведомо.
После завтрака я поднялась к себе и, сославшись на плохое самочувствие, захлопнула дверь прямо перед носом жениха. Приказала служанке найти человека, которому была отдана гитара, и села в кресло почитать книжку.
Новый владелец гитары оказался в моей комнате лишь под самый вечер. Запинаясь и поминутно краснея, он признался, что отдал инструмент своему сыну, а тот, в свою очередь, ушел отметить с друзьями эту удачу и уже второй день где-то куролесит.
Вздохнув, я махнула ему, мол, свободен. Гитара бегала от меня, как черт от ладана. Что же мне было сказать моему ночному гостю, который сегодня явится за своей собственностью? Попросить подождать, пока сын слуги выйдет из запоя и потребовать у него инструмент? А вдруг он его пропьет или кому-то подарит... Или вообще разобьет о голову ближнего своего!
А вдруг менестрель разозлиться и что-нибудь нехорошее со мной сделает? Хотя... Он очень даже ничего. Наверняка бы не убежал в туалетную комнату при виде незнакомца в моей спальне, а врезал бы этому незнакомцу, чтоб навсегда запомнил, что лазить по окнам опасно для здоровья...
Размышляя о достоинствах менестреля, я сама не заметила, как уснула.
Разбудило меня легкое прикосновение к плечу. Ночной гость уже прибыл.
Убедившись, что я уже не сплю, он окинул взглядом комнату и, тщательно скрывая разочарование, спросил:
— Не нашлась пропажа?
Я со вздохом кивнула. Менестрель сразу весь как-то поник, глаза утратили ехидный блеск, да и вообще он словно стал старше и еще бледнее, чем вчера.
— Но я знаю, где ее искать, — попыталась приободрить гостя я. — Просто это оказалось не так просто, как сначала казалось...
— Да ладно, — махнул рукой менестрель. — Видимо, судьба у меня такая... Торчать здесь вечно.
— Что? В каком смысле вечно? — заинтересовалась я.
Менестрель не ответил. Казалось, он задумался о чем-то своем, глядя мимо меня в стену. Я даже обернулась, поискала, на что можно так уставиться, но не нашла.
— Значит, знаешь, где она? — наконец полуутвердительно сказал гость. — И попробуешь достать?
— Постараюсь... — сказала я и потянулась взъерошить рыжие волосы менестреля, но тот ловко увернулся.
— Хорошо, я зайду завтра, — пообещал он и, как и в прошлый раз, ушел через окно.
Сон ко мне не шел, и я попыталась понять, что же имел в виду менестрель, когда говорил, что застрял здесь навечно. Может быть, его дух не сможет обрести покой, пока не будет найдена гитара? А когда она найдется, он спокойно отправится туда, где находятся все души мертвых и еще не рожденных...
Но как-то он не похож на заблудшую душу — слишком осязаем он для этого. Бледный и ледяной, но все-таки тело его настоящее. Медленно разлагающийся ходячий труп он тоже не напоминает. Честно говоря, напоминает самого обычного человека, потерявшего дорогую его сердцу вещь. Но слова про вечность не были риторической фигуре, раз он ничего на мой вопрос не ответил... Кто же он, наконец?!

На следующий день удача все-таки улыбнулась мне. Сынок слуги явился домой, и гитара оказалась при нем. Несло от него, конечно, перегаром за два квартала, был он непричесан, кое-как одет и вообще вид имел совсем не товарный, но инструмент сумел сберечь, а его папа — доставить мне. В качестве благодарности я даже приказала выплатить ему денежную премию.
Гитара лежала у меня на кровати, а я ходила вокруг нее и пыталась понять, что же в ней такого, что она так необходима рыжему менестрелю? Выглядела она самым обычным образом — темно-коричневая семиструнка, таких по всему Шайриху еще с сотню наберется. И все же было в ней что-то... Отличающее ее от других гитар. Я аккуратно пальчиком тронула одну струну. «Дзынь» получился вполне ожидаемый. Значит, со звучанием все в порядке и необычность надо искать в другом месте.
В результате я решила, что надо как следует расспросить менестреля. Чтобы объяснил все — и про вечность, и про гитару, и про... В общем, про все, что придет мне в голову узнать.
На этот раз я не спала и видела, как качнулись занавески и на подоконнике возник мой менестрель. Его взгляд мгновенно выцепил лежащую рядом со мной гитару.
Он уже было кинулся ее схватить, но я ненавязчиво положила руку на гриф. Менестрель замер на месте.
— Может, все-таки расскажешь, зачем она тебе? — невинно хлопая ресницами, спросила я.
— Играть на ней, — буркнул гость, мгновенно насупившись.
Я чуть сдвинула бровки, изображая праведный гнев.
— А что значат твои слова про вечность?
— Риторическая фигура, — отмахнулся менестрель.
Я постаралась поймать его взгляд, но он отвел глаза. Вздохнув, я сообщила:
— Я отдам тебе гитару, если честно ответишь на мои вопросы. В конце концов, я же для тебя старалась, чтобы ее найти.
Менестрель, видимо, осознал, что просто так ему не отделаться. Он сел на пуфик и всем своим видом продемонстрировал, что готов слушать.
— Ты с крыши-то зачем прыгал? — поинтересовалась я.
— Хотел проверить, смогу ли здесь умереть.
— Проверил? И как, доволен результатом?
— Вполне.
Менестрель мрачнел с каждым произнесенным словом. Видно было, что он совсем не хотел приоткрывать завесу тайны, сопутствующую его фигуре.
— Значит, певун ты у нас не обычный, а немножко не живой... — задумчиво произнесла я. — Так гитара-то тебе зачем так понадобилась? Другую не мог купить?
— Без нее я уйти не могу. А очень хочется, на самом деле, — менестрель вздохнул так горестно, что мне даже стало его жалко.
— Откуда ты? — рискнула я, надеясь, что не ошиблась в своих предположениях.
— Не отсюда. Большего сказать не имею права, — чуть виновато признался гость.
Внутри у меня все ликовало. Я не ошиблась!
— А что до вечности... Гитара эта тоже не отсюда, и уйти мы можем только вместе. Оставь я ее здесь, могло бы произойти что-нибудь... Не слишком хорошее. Для моей родины такое, в принципе, вполне нормально, но не для этого места... Да и не погладили бы менч по голове за бегство с оставлением улик. Зато теперь могу наконец вернуться домой... К слову, там я буду вполне живым, это здесь я непонятно что. Вроде и тело нормальное, да вот только где нахожусь днем, сам понять не могу. Просто стирается из памяти это время, и все. Я удовлетворил твое любопытство?
— Да... — пробормотала я. — Значит, теперь уйдешь?
Менестрель взял протянутую ему гитару.
— Ну да. Спасибо тебе, красавица, за помощь, родина тебя не забудет! Мне, собственно, пора.
Колебалась я не дольше мгновения. Рука менестреля еще не успела завершить знак, что тот рисовал в воздухе, а я уже повисла у него на шее и впилась в губы поцелуем. А когда отстранилась, вокруг была уже совсем не моя комната.
— ...! — в сердцах воскликнул менестрель. — Хоббита тебе в холодильник! Что ты наделала?!
Я смутилась и уставилась в пол. Менестреля этот маневр не впечатлил.
— Ты мне понравился, — призналась я.
— Круто, — выдохнул менестрель. — По рогам я все-таки получу, но за кражу девиц.
Я хихикнула. Несмотря на его слова, менестрель все-таки выглядел довольным. Наверно, уже прикидывал, хорошая ли из меня получится жена.
Не мог же он не понимать, что теперь я от него никуда не денусь!